У драмі людській небагато дій:
дитинство, юність, молодість і старість.
Роби що хоч, ридай або радій.
Неси свій хрест. Все інше — позосталість.

Настане час — і піде все в архів.
Уламки долі винесе на сушу.
Життя — спокута не своїх гріхів.
Життя — це оббирання з реп'яхів,
що пазурами уп'ялися в душу.
‪#‎ЛінаКостенко‬

В холодную пору в местности,
Привычной скорее к жаре,
чем к холоду, к плоской поверхности
более, чем к горе,
Младенец родился
в пещере, чтоб мир спасти;
мело, как только в пустыне
может зимой мести.
Ему все казалось огромным:
грудь матери, желтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы Балтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки,
втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой.
И точкой была звезда.
Внимательно, не мигая,
сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях
ребенка издалека,
из глубины Вселенной,
с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру.
И это был взгляд Отца.

(c) Иосиф Бродский

Звезды синеют. Деревья качаются.
Вечер как вечер. Зима как зима.
Все прощено. Ничего не прощается.
Музыка. Тьма.
Все мы герои и все мы изменники,
Всем, одинаково, верим словам.
Что ж, дорогие мои современники,
Весело вам?
(c) Георгий Иванов

Целый день дожди, дожди, дожди, дожди,
На столбах лохмотья содранных афиш,
А над нами вместо неба этажи,
Этажи да скаты черепичных крыш,
И, скрипя, ползет фургончик вдоль реки,
И храпит кассир в брезентовом плаще,
И болтается распятый Арлекин
На веревочках, привязанных к душе.

А в домах дымят дешевым табаком,
Хлещут кофе и мусолят пасьянс,
Дворник нехотя гнусавит под окном
Свой единственный до одури романс,
И опять дожди, и снова, и еще,
Жизнь почти что и не жизнь, а так, сквозняк,
Неба нету, вместо неба - черт-те что,
Серо-буро-никакая размазня.
Но над входом в разноцветный балаган
Чистит перышки простуженный щегол,
Ну, давай же, площадной комедиант,
То, что неба нету, это ничего!
Нарисуем, наиграем, напоем,
Напридумаем на гривенник чудес,
Что-то выйдет - будет видно, а потом,
А потом начнем сначала всё, как есть!
Значит, можно, значит, снова у весны
Детский привкус волшебства и скарлатин,
Леденцовые дома, цветные сны,
Солнце в небе и воскресший Арлекин,
Значит, это не последняя глава,
Жизнь искрится, продолжается, звенит!
Ах, оставьте ваши умные слова!
Далеко еще до будущих финит.
Представление закончено, финал,
Целый день дожди, дожди, дожди, дожди,
На столе бутылка кислого вина,
И, вообще, как говорится, тошно жить,
И скрипя, ползет фургончик вдоль реки,
Представление закончено, прощай!
И болтается распятый Арлекин,
И на кой ему та самая душа?
(c) Dmitry Gagua

Дети уходят из города
к чертовой матери.
Дети уходят из города каждый март.
Бросив дома с компьютерами, кроватями,
в ранцы закинув Диккенсов и Дюма.
Будто всегда не хватало колючек и кочек им,
дети крадутся оврагами,
прут сквозь лес,
пишут родителям письма кошмарным почерком
на промокашках, вымазанных в земле.
Пишет Виталик:
«Ваши манипуляции,
ваши амбиции, акции напоказ
можете сунуть в…
я решил податься
в вольные пастухи.
Не вернусь. Пока».
Пишет Кристина:
«Сами учитесь пакостям,
сами играйте в свой сериальный мир.
Стану гадалкой, ведьмой, буду шептать костям
тайны чужие, травы в котле томить».
Пишет Вадим:
«Сами любуйтесь закатом
с мостиков города.
Я же уйду за борт.
Буду бродячим уличным музыкантом.
Нашел учителя флейты:
играет, как бог».
Взрослые
дорожат бетонными сотами,
бредят дедлайнами, спят, считают рубли.
Дети уходят из города.
В марте.
Сотнями.
Ни одного сбежавшего
не нашли.

Дана Сидерос

Иосиф Бродский. "Приехать морю в несезон..."

Приехать к морю в несезон,
помимо матирьяльных выгод,
имеет тот ещё резон,
что это - временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берёт,
Пространство, друг, сребролюбиво!

Орёл двугривенника прав,
Четыре времени поправ!

Здесь виноградники с холма
Бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
Здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит
Крутя замедленное сальто,
Луна разбиться не грозит
О гладь щербатую асфальта.
Её и тьму других светил
Залив бы с лёгкостью вместил.

Когда так много позади
Всего, в особенности - горя,
Поддержки чьей-нибудь не жди,
Сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
И глубже. Это превосходство -
Не слишком радостное. Но
Уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.

Октябрь 1969 г. Гурзуф.

герда молчит, не воет, не бьется в истерике не смолкая
герда приходит в бар и за стойкой высматривает спину кая
ничего не требуя
не умоляя
не прикасаясь к нему. совершенно не паникуя.
абсолютная аллилуя.

герда выглядит на семнадцать - это успех, в ее усталые двадцать три.
при ее-то образе жизни,при регулярном уровне алкголя в ее крови,
при количестве никотина внутри,
транквилизаторы,
операции,
гепарин.
снова бары, тотализаторы
и пари.

каю, кажется, двадцать пять, и он выглядит на удивление хорошо.
он говорит - криогенная медицина. хотя скорей всего - лоботомия.
электрошок.
одевается не по погоде: кеды, фиолетовый шарф и капюшон.
герда видит кая - и он ей чуть-чуть смешон,
этот шафр вязала ему она.
шарфик связан - и она ему не нужна.

заходя в свой любимый бар герда видит кая, но держится молодцом -
заказывает чай с лимоном, мятой и чабрецом.
выпивает, и по привычке пытается до бармена дотянуться,
чтобы виски со льдом,
в олдфэшн'е с толстым дном
ноги ватные и не слушаются
пальцы не гнутся

они делают вид, что друг друга не знают. или не замечают.
у нее зрачки от ненависти дичают -
она представляет, как он в эту снежную бабу ночами кончает.
еще один виски
еще один виски

и
чаю. (с)

“Немає жодної людини, що була б сама по собі, як острів; кожна людина – це грудка землі, частка суходолу. Коли камінь змиває морем із узбережжя, малішає Європа, так само, як і тоді, коли вода поглинає цілу скелю, чи оселю твого друга, або твою власну: тому із смертю кожної людини малішаю і я, бо я єдиний з усім людством, і тому ніколи не питай, по кому подзвін – він по тобі.”

40 днів без Мами.

 

Вечірнє сонце, дякую за день!
Вечірнє сонце, дякую за втому.
За тих лісів просвітлений Едем
і за волошку в житі золотому.
За твій світанок, і за твій зеніт,
і за мої обпечені зеніти.
За те, що завтра хоче зеленіть,
за те, що вчора встигло оддзвеніти.
За небо в небі, за дитячий сміх.
За те, що можу, і за те, що мушу.
Вечірнє сонце, дякую за всіх,
котрі нічим не осквернили душу.
За те, що завтра жде своїх натхнень.
Що десь у світі кров ще не пролито.
Вечірнє сонце, дякую за день,
за цю потребу слова, як молитви.
***
© Ліна Костенко.

Сьогодні день народження геніальної Анни Ахматової.
Для мене сьогодні вона звучить так.

И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.

У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.

А не то... Горячий шелест лета,
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.

[22 июня] 1939, Фонтанный Дом 

Я буду помнить тебя и в марсианском плену —
В колоннах каналорабочих, в колодцах шахт,
Угрюмо глядя сквозь красную пелену
И смесью горючих подземных газов дыша.

Я буду помнить тебя и в марсианском плену,
Вращая динамо-машину, дающую ток
Какому-то Межгалактическому Гипер-Уму,
Пульсирующему, как огромный хищный цветок.
На грустной земле и в марсианском раю,
Где больше мы не должны ничего никому,
Закрою глаза, уткнусь в ладошку твою —
И этого хватит на всю грядущую тьму.
(C)Григорий Кружков